Через секунду в комнате стояли крепкие ребята в черных мундирах со странными нашивками, в черных плащах с капюшонами. Лица у всех были закрыты черными масками, напоминающими оскаленный череп. Надо будет потом зарисовать это и отправить одному известному модельеру, чтобы он не парился над тем, какую форму придумать железнодорожникам, работникам почты и прочим «форменным сотрудникам». Я прямо представляю, как мирно трясусь в плацкарте на боковушке. Свет уже выключили. И тут ко мне склоняется проводница в черном, с маской смерти на лице и интересуется, не я ли спрашивала, когда будет станция Большие Рогалики? А потом не удивляйтесь, почему белье влажное! Санитарная зона? Поздно! Будут и рогалики, кренделечки, и даже козинаки. Нет, лучше всего предложить эту форму сотрудникам почты. Захожу я такая с конвертиком на почту, а тут из окошечка «Выдача пенсий, корреспонденции и оплата за коммунальные услуги» на меня смотрит ЭТО. С бейджиком на лацкане: «Мария Иванова». «Заказным с уведомлением?» — интересуется смерть. — «Опись делать?». Да! Именно последние два слова лучше всего охарактеризуют мое состояние в данный момент! Пенсионерам все равно, они — народ бывалый. Зато очередей будет меньше. Слабонервные сразу сольют и сольются.

— Инквизиция, — представился один из вошедших. — Соседи жаловались на крики. Мы осмотрим дом и побеседуем с вами. Всем оставаться на месте и предъявить документы.

Глава вторая… если везет, значит, скоро придется платить за проезд

Лучше горькая правда, чем сладкая ложь!

Редактор газеты «Горькая Правда»

Я с явным интересом наблюдала, как инквизиция перерывает бумаги, лежащие на столе, подозрительно вглядываясь в какие-то рисунки и откладывая их в сторону. Почему-то мне казалось, что нас втроем сразу потащат в сторону костра, пробубнят что-то ради приличия и очистки совести, а потом «Абдулла! Поджигай!». Где-то в памяти на кострище жарилась великая героиня Столетней войны. Запахло походной романтикой. Барды-битарды в шапочках-петушках и вязаных свитерах поют вокруг костра свои «трехаккордные» песенки на один мотив, едят тушенку и любуются звездами. Лепота…

— Разрешение от инквизиции? — протянул руку один из инквизиторов, глядя на какой- то листочек с рисунком и пояснениями.

— Так мы… это… это пока что теория… Мы даже не практиковались… — заблеял рыжий, с ужасом глядя на маску и на глаза, которые смотря сквозь прорези. — Мы пока что… эм… это гипотеза… Ну мы, конечно, будем добиваться разрешения! Если захотим ее…эм… доказать…

Инквизиция шуршала по всем углам, а мне это напомнило тот день, когда мой супруг собирал вещи. Где-то на том конце города моя свекровь и моя мама без устали набирали мой номер и твердили мне одно и то же. «Да, изменил! Мне муж всю жизнь изменял! И что? И что с того? Я с ним поговорю!», «Я говорила вам завести ребенка! Дети — укрепляют брак! Чем больше детей, тем лучше!», «Просто у сыночки возвышенная душа поэта! С кем не бывает! Со временем у него это пройдет. Я уверена!», «Нагуляется — вернется! Мой же Витенька возвращался?», «И что теперь о вас подумают! Чуть что — сразу разводится! И года вместе не прожили! Позор!».

Ждать, когда седина посеребрит виски неблаговерного и неблагонадежного, я не собиралась. Терпеть это безобразие до того момента, когда спешные шаги в уборную будут сопровождаться постукиванием палочки, мне тоже как-то не хотелось. Мысль о том, чтобы рожать наперегонки с соседской кошкой, дабы соседи рассказывали друг другу анекдоты о том, что однажды видели меня не беременной, меня угнетала.

Пока мальчик с «возвышенной душой поэта», но загребущими руками, прикидывал, во сколько ходок ему удастся вынести все более-менее ценное из квартиры, я молча сидела на диване и играла в «три в ряд». «За холодильником я еще вернусь, за стиралкой — тоже!» — бубнел он под нос «поэт», сваливая «добычу» в прихожей. С ноутбуком и сумкой, он спустился вниз, чтобы сгрузить все в такси. А когда поднялся, то увидел, что дверь закрыта на засов.

— Как там у нас? Один заход и «баиньки». Так что «и баиньки» отсюда! — ответила я и отключила звонок. Все, что не вынесла «душа поэта», я поставила на место. Правильно, надо было ходить в спортзал, а не отдавать подаренный мною абонемент своему младшему брату.

Инквизиция подошла к делу очень серьезно и обстоятельно. Они тщательно осматривали все стеллажи с книгами, перерывали небрежные стопки записей, нюхали содержимое каждого найденного пузырька и вели протокол.

И тут раздался крик, мол, все сюда! Я вздрогнула. С каждой секундой я понимала, что настолько реалистичным сон быть не может. Но оставалась у меня слабая надежда на то, что сейчас я проснусь в своей кровати от звонка редактора и криков: «Где две статьи? Мне номер в печать отправлять!». Это был бы самый приятный нагоняй в моей жизни!

— Что это за круг? Где разрешение на эксперимент? — спросил один из незваных гостей, показывая пальцем в перчатке на полустертые очертания. Тощий, сглотнул, теребя пуговицу на жилетке. Рыжий тут же начал оправдываться, мол, ничего особенного, это просто — часть научной работы. Он постоянно поправлял ворот рубашки, словно тот его душит, и обливался потом.

— Два мага и один немаг, — произнес кто-то из инквизиции, разглядывая наши документы. — Я хочу побеседовать с немагом. Я так понимаю, что вы — журналист?

— Да! — смело ответила я, ничуть не соврамши. Я, как журналист, больше привыкла брать интервью, чем давать его. Не настолько я знаменитость, чтобы щедро делиться с прессой пикантными фактами своей биографии. И не настолько скандальная, чтобы потом с пеной у рта опровергать их.

— И что вы здесь делаете? — спросил вышедший вперед инквизитор, глядя сначала в документы, а потом на меня.

— Пишу статью, — гордо ответила я, чувствуя, что если это — не сон, то тогда что это? Материалист во мне пожал плечами. — Про… эм… научное открытие…Мне как раз рассказывали о том, что это значит, и какую пользу принесет это открытие… всему человечеству…

— Всему оставшемуся человечеству, — с легкой усмешкой поправил меня инквизитор, пока другие шуршали книгами и проводили тщательный обыск. Он пристально посмотрел на круг. — И почему же соседи пожаловались на женский крик?

Отличный вопрос! Отчего может кричать женщина? Я посмотрела на рыжего, а потом на долговязого. Нет, они явно не те, от которых хочется кричать. Не настолько страшные, чтобы орать от ужаса, но и не настолько привлекательные, чтобы соседи сразу поняли, насколько я познала всю глубину научных открытий.

— От восторга! Это будет такой репортаж! Настоящая сенсация! — задорно ответила я, стараясь не смотреть на собеседника. Уж больно меня смущал его рост и эта черная маска.

— Вы всегда восторгаетесь истошными криками «Помогите!»? — поинтересовался инквизитор. Инквизиция с чувством юмора — это что-то новое. Я представила, как меня с «хиханьками и хаханьками» тащат к костру. А потом с «шутками и прибаутками» поджигают. А сценарий суда надо мной ляжет в основу выступления команды КВН.

— Пока я брала интервью у меня по ноге пробежала вот такая крыса! — я опустила голову, понимая, что нужно как-то оправдать чужие вопли. — А я ужасно боюсь крыс! Не знаю, откуда она взялась, но… фу!

— Вот протокол об административном правонарушении. Штраф оплатить в недельный срок. Три экземпляра, — произнес инквизитор, протягивая каждому из нас предписание. — На каждый день просрочки начисляется пеня. Так что будьте так любезны, оплатить вовремя. Всего хорошего!

Я посмотрела на сумму, пытаясь понять, это много или мало? Инквизиция уже закрыла за собой дверь с той стороны. Отлично посидели. А кто платить будет? Или каждый сам за себя? Это именно тот случай, когда я настаиваю, чтобы за меня заплатили, потому что к предсмертным крикам и трупу я не имею никакого отношения!

— Сколько тебе впаяли? — задумчиво спросил рыжий, заглядывая в бумажку долговязого. — Сто эрлингов! Мне пятьдесят! Ты им не понравился! Ладно, все не так страшно… Получу стипендию — отдам. Могли вообще казнить на месте! Отделались, считай, легким испугом. До сих пор не верится!